Прошло шесть лет со дня кончины отца Леонида. Многие люди написали свои воспоминания о батюшке. Меня тоже просили, но по разным причинам я себя останавливал. По каким? Если посмотреть на мою жизнь со стороны, то время моего знакомства с отцом Леонидом пришлось на определяющий этап моего становления. Те процессы роста, тот путь, который я начал тогда, нужно было завершить. Теперь я могу говорить о прошлом, судя о нем по его последствиям. Итак, мои воспоминания об отце Леониде неразрывно связаны с моей жизнью, поэтому и рассказ мой будет о нас двоих.
Познакомились мы в Крыму. На полуостров меня, шестнадцатилетнего подростка, привезла мама. На момент приезда убежденный атеист, я готовился к каторге. Три недели с повернутыми на вере людьми, подростками, которые ходят, уткнувшись носом в Библию и все время молятся. И со священником мне знакомиться совсем не хотелось: «фанатик, - думалось мне, - у которого еще и благословение нужно брать». Маму я категорически заверил, что ни в коем случае не буду целовать чую-то руку. Но она меня немного успокоила, мол, она видела, как отец Леонид с мужчинами обменивался рукопожатиями. Это меня воодушевило, в голове пронеслась картина, как священник поднимает персты и осеняет меня крестным знамением, а я самоуверенно протягиваю ему руку и тем самым противостою народному опиуму.
На деле первая встреча прошла не так зрелищно. По выходе из поезда нам на встречу по перрону шел взрослый мужчина, от которого совсем не веяло религиозной пропагандой. Без подрясника, доброе лицо с глубоким, но приветливым взглядом, поседевшая по бокам борода, спокойная и уверенная походка. Сейчас образ предстаёт перед глазами в пальто и берете, но тогда был разгар крымского лета, поэтому одет он был в более легкую одежду. Отец Леонид первым протянул руку, по-мужски поздоровался. Его уважительное приветствие, да и вся его манера меня успокоили, и я с облегчением вздохнул.
Фанатиков я так и не встретил. А привезла меня мама в поселение, организованное вуппертальским приходом. Там встретилось немалое количество семей из Вупперталя, Дортмунда и окрестностей. Семьи прихожан, которые арендовали у частников домики, встречались вместе для молитвы в приходском доме при храме посёлка Кача, ходили на пляж, ездили в паломничества и периодически проводили мероприятия для организации досуга. Даже свадьбу тогда отпраздновали.
Для меня эта поездка стала определяющей для последующей жизни и выбора пути. Немалую роль сыграла дружба. Молодежь, компания человек в пятнадцать, оказалась отнюдь не зацикленной на чтении Библии. Вполне-таки «нормальные» ребята, с которыми можно было весело провести время. Первый барьер был преодолен. Следующим звеном в моем воцерковлении стал «дядя Веня», Вениамин, сын отца Леонида. Он в той поездке отвечал за времяпровождение молодёжи, в частности, за проведение вечерних встреч. Непримиримо настроенный к любому упоминанию веры, я срывал беседы, вдаваясь с дядей Веней в длительные дискуссии о невозможности существования Бога, нелепости церковной жизни и бессмысленности целомудрия. Но убедить его мне не удалось. До сих пор я отчетливо помню тот момент, когда поверил в Бога. Это было в воскресение, когда все уже пошли на службу. Я лежал на матрасе в комнате старого дачного дома, который мы арендовали. В голове шли мысли о тех разговорах, которые мы провели с дядей Веней, вообще о происшедшем за последнюю неделю, о том, как мы в детстве ходили с бабушкой и мамой в храм. Потом настала тишина мыслей. И вот, мгновение, наверное, тогда Господь услышал молитвы моей мамы и коснулся моего сердца. Я понял – да, Он есть. Для меня, по природе максималиста, это стало призывом к действию. Я встал, пошел на службу, исповедовался и первый раз после многих лет причастился.
В Крыму я не много общался с отцом Леонидом. Он остался в памяти как путеводитель, умный, с юмором, трезвомыслящий. Рассказывал истории, логически правильно рассуждал, не вдавался в полуправославные байки, ездил с нами, сидел у костра и слушал песни. Поездка в Крым, приходы в Вуппертале и Дортмунде, которые также сыграли свою роль в моей судьбе, были его детищем, люди трудились там под его благословением, он был тем, кто собрал людей во едино вокруг Христа.
После двух лет на приходе, по окончании школы, я принял решение поступить в семинарию. Отец Леонид благословил, и так я отправился, в начале на год в скит святого Спиридона, чтобы подготовиться, а потом и в саму Московскую Духовную Семинарию.
- - - - - -
Общение с отцом Леонидом стало более интенсивным в период моего обучения на бурсе. Виделись и общались мы, когда я приезжал на каникулы. Эти беседы также оставили на мне глубокий отпечаток. Конечно, в семинарии подавалось много знаний, было много преподавателей, которые детально объясняли различные церковные науки. Но у отца Леонида был дар сложить все это вместе. До сих пор я не встретил другого священника, который настолько понимал бы Церковь, как он. Отдельные пазлы, которые большинство людей сопоставляют лишь отчасти, отец Леонид собрал, достигнув в своем сознании консолидации богословия, понимания Церкви и ее назначения. Отвечая на вопросы, он никогда не оставался на поверхности, всегда смотрел вглубь, говорил не о внешнем, а о сути вещей. Заботясь о приходах, он был бескорыстен, для него самое важное было в служении Богу. Хотя здесь он порой впадал в крайность, ставя благо прихода над людьми, в нем трудящимися, требуя от приближенных той же самоотдачи, как и от самого себя.
Что меня больше всего впечатляло в отце Леониде, это его постоянное стремление к самосовершенствованию. За шестьдесят, кандидат богословия, он все время читал научные труды и статьи, работал над своей книгой о Шестодневе, планировал защищать докторскую. Во время своей первой поездки на Украину после интронизации, Патриарх Кирилл сказал: «Куда бы я не приезжал, я слушаю людей. Если бы я не слушал других, я сам ничего не мог бы сказать, что стоило бы слушать». Это-же можно было сказать и об отце Леониде. Несмотря на своё образование, свой возраст и опыт, он всегда советовался и слушал других. Мне, тогда еще студенту семинарии, он регулярно звонил и спрашивал мое мнение. И отнюдь не потому, что я представлял из себя кого-то особенного или имел какие-то особые познания. Уверен, он также советовался и с другими людьми. Делая умозаключения, принимая решения, он основывался не только на своем суждении, но и учитывал мнения других людей. Ведь у каждого человека можно чему-то научиться. Подробным образом нас наставлял профессор Волков в семинарии: «Даже из самой скучной лекции можно извлечь что-нибудь полезное».
Также отец Леонид всегда был готов пересмотреть свои взгляды. Как-то опоздали причастить младенца, Дары уже перенесли на жертвенник. Мама ребенка попросила, и батюшка решил еще раз вынести Чашу. Он подошел к жертвеннику, взял Дары и вышел причащать через диаконскую дверь. После службы я обратил его внимание на то, что выходить со Святыми Дарами нужно Царскими Вратами – так у нас всегда делали в семинарии, из благоговения перед Святыней. И не смотря на многолетний стаж и чин протоиерея, он сразу же согласился – «Да, это правильно. Буду теперь делать так».
Я никогда не стал бы говорить о «традиции отца Леонида», как о некоем наборе обычаев, взглядов и правил, которые изобрел или которых придерживался он сам. Он всегда был устремлен к актуализации, к совершенствованию. Конечно, были те или иные практики, которые стали типичны для его служения. Но все же, о «традиции отца Леонида» можно говорить разве что в одном-единственном смысле: как о традиции Православной Церкви. Он был всецело предан ей. Принимая решения, руководя приходом, он руководствовался не своими личными соображениями и доводами, а Преданием Церкви в его глубочайшем прочтении. Любое свое решение, любую практику он мог обосновать на уровне богословия, канонов, литургики, церковной истории. При этом он всегда был готов услышать другие доводы и изменить свои взгляды, искал новых решений в соответствии с изменившейся ситуацией.
Почему, к примеру, в вверенных ему приходах работало приходское собрание и приходской совет? Потому, что владыка благословил организовывать приход в соответствии с церковным уставом. А современный устав Русской Православной Церкви – это не мёртвая буква, а собрание многолетнего церковного опыта, адаптированного к реалиям современности. Конечно, став старообрядцем по духу, можно превратить каноны и устав Церкви в безжизненный и даже удушающий административный канон. Но если следовать им со вниманием, сопоставляя букву с реальностью жизни общины, то они становятся мощным инструментом в созидании прихода.
Приходское собрание отец Леонид собирал регулярно. Приходской совет тоже работал, хотя в Дортмунде он не смог развить его до той степени, чтобы тот смог работать автономно. Когда батюшка заболел, я предложил, чтобы насущные вопросы решил совет. В ответ на это, один из его членов мне ответил – «Какой совет? Мы собирались, и отец Леонид говорил нам, что делать». Это не лучшая модель. Конечно, настоятель стоит у штурвала прихода. Но члены совета и прихожане должны участвовать в развитии его жизни, сопринимать решения, быть опорой. Так, на мой вопрос о духовничестве, отец Василий (Гролимунд) сказал: «Цель духовного отца не в том, чтобы все время руководить жизнью человека. Как отец физический воспитывает ребенка с целью, чтобы тот вырос и стал взрослым, так предназначение духовного отца вырастить чадо так, чтобы оно самостоятельно стало принимать правильные решения».
Такая позиция в ведении дел в Дортмунде стала реакцией на опыт в Вуппертале. Как-то отец Леонид поделился со мной мыслью о том, что в Вуппертале он с самого начала существования прихода дал людям чрезмерную свободу – дискуссии, опросы мнения за трапезой – всё это, с одной стороны, стимулировало людей к самостоятельному размышлению, а с другой стороны, привело к передрягам и спорам. По его словам, он дал людям на приходе свободу, а они к ней еще не были готовы, духовно не созрели. Поэтому трапезы в Дортмунде он изначально стал проводить по-другому – больше читать и говорить сам.
Особое мнение у отца Леонида было по отношению к старосте прихода. Старосту, по наставлению одного из его учителей, нужно было менять каждые четыре года. В противном случае староста слишком вживался в свою роль, занимал позицию, впадал в противостояние священнику. На практике придерживаться этой установки не всегда получалось. Батюшка сетовал, что подходящей кандидатуры не было. Проблема старост в приходах была известна давно, что привело к тому, что Архиерейский Собор упразднил этот институт в 2009 году, внеся соответствующую поправку в приходской устав РПЦ.
Важное наставление отец Леонид дал мне по поводу роли матушки в приходе. «У нас с матушкой договорённость», рассказал он. «Я занимаюсь делами церковными, и матушка в них не вторгается. А она хозяйка в доме, и я не лезу в дела домашние.» Так у каждого есть своя зона деятельности. Действительно, дом - поле ответственности женщины. Но если матушка начинает заниматься делами церковными, это в большинстве случаев приводит к печальным последствиям. От этого даже в семинарии предостерегали. Тем не менее, в храме отец Леонид старался каждому человеку дать послушание. Когда человек помогает в церкви, он вовлечен в приходскую деятельность, приход становиться его приходом. Я не раз замечал ситуацию – человек ходит в храм изредка. Но вот для него появляется работа, и он на службе каждое воскресение. Да ведь и для прихода это огромная помощь. Как-то приехал со службы в Клеве в храм, а там субботник, собралось тридцать человек! Вот и думаю – за какое время я бы сам выполнил этот объём работы?
Если говорить о финансовой стороне существования прихода, то отец Леонид успешно позаимствовал модель германских общественных объединений (eingetragene Vereine). Члены прихода призывались стать попечителями. Попечители оформляли ежемесячное перечисление и вносили в кассу прихода, независимо от периодичности своего посещения храма, членские взносы. Таким образом, у прихода появлялся постоянный доход, можно было быть уверенным, что в следующем месяце будут доступны определенные средства. Это становилось особенно важным для взятия ипотеки – тарелочный сбор вещь непостоянная, а членские взносы давали банку гарантию возврата кредита. В виде благодарности попечителей поименно поминали вслух на сугубой ектенье, за каждой службой прочитывали их помянники, предоставляли скидки в паломничествах и детских лагерях.
Попечители также устроили для отца Леонида возможность стать одним из первых священников епархии, который был официально трудоустроен на приходе и не нуждался в «подработке». Таким образом, он мог все свои силы вложить в развитие прихода и душепопечение. Утверждение, что в Германии священник помимо службы должен работать на светской работе, стало в двадцатом веке аксиомой. Действительно, приходы эмиграции были немногочисленны и мало обеспечены. Но времена меняются. Если, к примеру, в начале 90-х в дюссельдорфском храме на воскресной службе могло быть всего двадцать человек, то сегодня храм «забит» целиком, люди стоят в коридоре и на улице. Если в те годы многие прихожане только переехали и еще не состоялись в профессиональном плане, то сегодня большинство из них имеют нормальное трудоустройство и могут содержать своего пастыря. Отец Леонид это распознал и нашел силы вырваться из устоявшихся убеждений. Он понимал, что работающий на светской работе священник – это не нормально. Самый лучший, но работающий Vollzeit иерей, с лучшими намерениями, священник «только на двадцать процентов». Он успевает отслужить всенощную и литургию, покрестить людей после службы, но на большее у него не хватает времени. Когда проводить катехизацию перед крещением и венчанием, навещать прихожан, устанавливать связи с городом и общественностью, проводить молодежные встречи и детские лагеря, ходить в тюрьмы и дома престарелых, организовывать мероприятия? В итоге страдают все – приход, матушка, дети, сам священник.
Вышеупомянутым трапезам после службы отец Леонид уделял большое значение. Они стали одной из причин быстрого роста его приходов, а Владыка Феофан называл трапезу «литургией после Литургии». Во-первых, люди знакомились, общались, сближались, появлялся общинный дух. Особенно в условиях диаспоры, время после службы ценно для людей. Ведь многие не имеют возможности общаться с единоверцами вне богослужения. В Германии воцерковленных православных не так много, да и те, как правило, живут вдали друг от друга. Если не провести время вместе после службы, то на неделе такое время найти практически невозможно. Участие в богослужении и Евхаристии, конечно, самое важное в жизни христианина, при этом он все же нуждается в простом человеческом общении.
Во-вторых, трапезы были инструментом оглашения. Не секрет, что подавляющее большинство людей, приходящих в храмы, имеют крайне скудное представление о Библии и Законе Божьем. Но чтобы человек, в особенности человек образованный, остался в Церкви, он должен понять, для чего храм нужен, кто такой Господь, узнать не только о форме, но и о содержании веры. Из-за этого батюшка во время трапезы, наскоро покушав, проводил общую беседу, отвечал на вопросы, обсуждал прочитанные статьи. Как-то он сказал, что нашёл «бутерброд», т.е. оптимальную форму проведения трапезы – беседа о Евангелии плюс обсуждение жития святого. Вспомнив Евангелие дня, можно было обсудить слово Божие, обращенное к нам, а на примере жизни святого можно было увидеть, как это слово воплощается в жизнь. Поэтому-то в начале трапезы и звучало житийное чтение. Но больше всего завлекала его манера рассказывать примеры – из его собственной жизни, из жизни знакомых ему людей и прихожан. Этими примерами он ярко иллюстрировал свои рассуждения и наставления. Вообще у отца Леонида был талант рассказывать самые элементарные вещи как захватывающие романы.
Можно сказать, что он был катехизатором по жизни. С одной стороны, он уделял большое внимание катехизации на приходе. На Литургии он говорил две проповеди – одну после Евангелия на тему прочитанного зачала, а вторую после отпуста, о святом или о каком-либо актуальном вопросе. Не оставлял он людей без проповеди ни на одной другой службе, будь то, к примеру, панихида или акафист. После воскресной Литургии – трапеза с беседой, после трапезы – изучение Евангелия. Специальное оглашение отец Леонид проводил перед Таинством Крещения – крестные и родители должны были прийти на беседу, которая длилась несколько часов и исповедоваться. Сегодня это — признанная норма, в 2011 году Священный Синод постановил, что родители и крестные ребёнка обязаны пройти как минимум два подготовительных собеседования, призваны они также к Таинствам Исповеди и Причащения. Но 20-ть лет назад о необходимости оглашения только начинали говорить, а у отца Леонида уже была своя статистика – если не побеседовать до Крещения, в храме не остаётся никто из новокрещённых, если провести собеседование – остается десять процентов.
С другой стороны, он использовал каждую свободную минуту для просвещения людей. Он проповедовал вообще всегда – когда пил с людьми чай, когда приходил в гости, ехал в электричке, сидел у костра, гулял в парке. Причём эта проповедь не была навязчивой, не было некой цитации катехизиса. Говорил он всегда живо, захватывающе, с присущим ему юмором. И люди ценили беседы с батюшкой, иногда до поздней ночи не отпуская его домой.
После службы он сразу шел в трапезную, никогда не служил молебны и старался не беседовать с людьми, чтобы трапеза не проходила без священника. А вместо молебнов можно было подать имя «на сугубую». В служебнике есть глава, в которой написаны дополнительные прошения для сугубой ектении, которые можно дополнять к обычным прошениям Литургии – о болящих, путешествующих, учащихся, в благодарение Богу и в начале доброго дела. Понимая универсальность евхаристического поминовения, нужно учитывать, что для верующих важна специальная молитва в их конкретной жизненной ситуации. Поминовения сугубой ектении дают такую возможность, исключая служение всевозможных молебнов после службы. Также можно было подать имя о упокоении, и тогда оно возглашалось на заупокойной ектении.
Что касается длительности службы, батюшка Леонид настаивал на том, чтобы служба длилась не больше двух с половиной часов, как всенощная, так и Литургия, включая чтение часов. Как-то на Пятидесятницу, после Литургии, служили вечерню с коленопреклоненными молитвами. Отец Леонид сократил половину службы, даже некоторые молитвословия суточного круга, чем вызвал мое негодование (я уже вернулся в Германию, но еще заочно учился в семинарии). Но он меня вразумил: «Нужно думать о людях!» По его словам, для обычного прихожанина в наших условиях, два с половиной часа, это та мера, которую человек может выдержать. Более продолжительные службы – удел монастырей.
Регулярно отец Леонид проводил детские и молодежные лагеря. Традиции проведения лагерей в Германии практически не было, и создать систему лагерей и молодежной работы в германских условиях требовало энтузиазма и стоило много сил. Но батюшка осознавал, что молодежная работа – залог будущего прихода и епархии. Первые лагеря были стихийными и бесформенными, но с каждым годом они становились все стройнее, продуманнее, росло число участников. Развивалась Воскресная школа после службы (5 групп) и молодежные встречи. Проводились педагогические семинары. Я слышал, что по смерти отца Леонида одной прихожанке приснилось, что Господь простил ему его грехи уже только за то, что он стал проводить лагеря. Не знаю, на сколько это правда, но что-то в этом есть. Ведь за счет лагерей пришло в церковь множество людей. Помимо меня самого я знаю многих (как детей, так и взрослых), которые стали ходить в храм именно после посещения лагеря. Разработанная в Вуппертале и Дортмунде практика молодежной работы сегодня распространяется по разным приходам, а те молодые люди, с которыми я 13 лет назад познакомился в Каче, в подавляющем большинстве остались в Церкви, завели семьи и ведут христианскую жизнь.
Говоря о приходской деятельности отца Леонида необходимо выделить еще одну, может быть, самую важную сторону его служения. То, почему его любили прихожане и почему к нему приезжали из далеких окрестностей и других городов. Он относился к людям с вниманием. Каждому человеку он был готов выделить время, особенно если у человека была проблема. На исповеди он мог посадить человека возле себя и беседовать с ним пол часа, час. У него не было часов приёма, с ним всегда можно было встретиться, любой человек мог позвонить, прийти поговорить. Но, что импонировало людям еще больше, он даже сам интересовался их судьбой. К своим прихожанам, да и к захожанам, которых знал, он регулярно подходил и спрашивал – «Как у Вас дела?» Казалось бы, какой банальный вопрос. Но человек, когда чувствовал, что священник интересуется его жизнью, помнит его проблемы, не равнодушен – расцветал. Ведь иногда людям не хватает ни совета или наставления, а просто человеческого внимания. Не учителем и не мастером называем мы православного священника, а отцом, батюшкой. Вот так и у отца Леонида был дар отцовства.
- - - - - -
По окончании третьего курса у нас с матушкой родился первенец – Коля. До окончания семинарии оставалось еще два года, мы только что переехали в новою квартиру и обустроились. Тогда-то я и получил от отца Леонида письмо, после которого беспечной студенческой жизни суждено было закончиться.
12.07.2009
Поздравляю! Младенцу, родителям, восприемникам, бабушкам и дедушкам - многая лета жизни и Царства Небесного в душе!
У нас новости. Отца Вадима назначили настоятелем в Вупперталь. Мне же предложили назад Менден и в помощь рукоположить священника.
Где ты, Алексей? Два эти прихода одному можно только тащить. Проблема.
Поздравляю с Праздником первоверховных Апостолов Петра и Павла!
Ваш, свящ. Леонид Ц.
На следующий день у нас с отцом Леонидом состоялся подробный разговор, а через месяц мы вместе ездили в Берлин к Владыке. Приехав в Карлсхорст вечером, мы поужинали донером. Батюшка пожаловался, что интеграция так и не состоялась – сколько лет прожил в Германии, а донер аккуратно есть так и не научился. После мы долго гуляли по аллеям района, как обычно разговаривая о Церкви и богословии.
Запомнились с этой беседы его мысли про немцев в православном храме. Первый вопрос был: а куда их звать? Т.е. не звать или нет – то, что Православие универсально, и среди прочих народов предназначено и для немцев, для отца Леонида вопросом никогда не являлось. При нем немецкий язык всегда звучал на богослужении, у сайта nadegda.de был полноценный немецкоязычный вариант, он поддержал перевод своей книги на немецкий, а про одного немецкого прихожанина он с миссионерской надеждой сказал – «ему нужно открыть приход и стать „священником-немцем“». Вопрос был в другом – если на приходе не созданы условия для работы с немцами, т.е. не достаточная часть богослужения на немецком, нет немецкоязычного актива, нет мероприятий на немецком языке, то приглашать можно, но где им оставаться? Нужно было подготовить соответствующую почву. Интересно, насколько этот взгляд отличается от другого, который мне приходилось слышать – зачем служить и вообще что-то делать на немецком, если немцев в храме нет? За собой отец Леонид не видел возможности уделить немецкоязычным людям достаточного внимания, но, надеялся, что на приходе появится человек, который сможет заполнить этот вакуум. Второй план был более глобальным, философским. Т.е., собственно говоря, тоже типичным для отца Леонида. Он предположил, что для того, чтобы привлечь немцев в большом количестве в Православие, нужно найти некую идею, которая затронет их самосознание. Найти то, что Православие может дать немецкой нации, чего не могут ей дать другие христианские конфессии. Так что немецкий язык на богослужении был для отца Леонида не случайным экспериментом, а первым звеном обдуманной стратегии.
На эту тему он не раз вспоминал и сочувствовал высказыванию Владыки Марка (Арндта), сделанное на одном из пастырских совещаний: «нужно сделать все, чтобы сохранить русский язык, при этом подготовить почву для того, чтобы рано или поздно перейти на немецкий». Действительно, сегодня прихожане наших епархий в Германии в первую очередь русскоязычные. Но многим ли удастся передать язык своим детям и внукам? Люди из ядра православных приходов, которым это удалось, бывает, кичатся своим личным успехом. При этом они забывают, что их похвальное рвение присуще отнюдь не всем людям и реальность за пределами православного актива отличается от жизни воцерковленной семьи. Для наглядности можно провести параллель с деторождением – то, что у меня семь детей, не значит, что я решил демографическую проблему русского мира. Конечно, удобно успокоить себя, сказав, что «мы» отвечаем только за окормление людей в рассеянии сущих, и, что те, кто не приложил нужных усилий для передачи своего языка детям сами виноваты. Но неужели эта позиция серьезна и достойна человека, понимающего вселенское значение Православия? Как можно со спокойной совестью каждую субботу петь «ныне отпущаеши», при этом устанавливая в приходе и в миссии языковые (и вообще какие-либо) границы?
Однако, вернемся обратно к нашим событиям в Берлине. Где-то в восьмом часу батюшка решительно сказал: «Пора спать. Владыка может проснуться рано и вызвать нас на прием». Мы вернулись в епархию через задний, «банный» вход, помолились. Во время этой молитвы отец Леонид научил меня читать отпуст вечерних молитв не перед «Владыко Человеколюбче, неужели мне одр сей гроб будет», а в самом конце. Если заключительные молитвы «когда хочешь возлечь на одр свой» читаются не отдельно от остальных, как предполагается молитвословом, а на ряду, то и отпуст логично прочитать в самом конце.
Проснувшись рано утром, мы спустились на кухню, позавтракали и стали дожидаться. Позвал нас игумен Даниил (Ирбитс), спросив про меня – «Это ставленник?» Отец Леонид меня тихонько ободрил – «слышал, он сказал ставленник – это хороший знак!» Владыка принял нас благосклонно, расспросил, одобрительно отнесся к тому, что я год жил в скиту у отца Василия перед поступлением в семинарию. Батюшка попросил вызвать меня в Дортмунд, не дожидаясь окончания обучения, и из Берлина я вернулся в Сергиев Посад с прошением на руках. Отец Леонид предполагал, что до конца того же 2009 года я стану священником и буду помогать ему в Дортмунде и Мендене. По возвращении мы с супругой собрали вещи, отправили свои пожитки контейнером в Германию, купили билеты на самолет. Но человек предполагает, а Господь располагает. За два дня до моего приезда в Дортмунд батюшка впал в кому, в которой, как известно, пролежал целый месяц.
Так сложилось, что священником я стал только четыре года спустя. Конечно, на тот момент я был в шоке. Отец Леонид звал меня стать священником на его стороне, собирался выплачивать зарплату, искать жилье. А тут он в коме, а кроме него я в Дортмунде никому нужен не был. «Зачем он сюда едет? На что он будет жить?» - спросили за день до моего приезда мою маму. Владыка был готов рукоположить меня под опытное руководство отца Леонида, а когда он заболел, это стало невозможным, ведь епископ не знал юного семинариста, а на батюшку уже положиться было нельзя. И несмотря на то, что, проснувшись из комы, он спросил: «Где мой диакон Алексей?», моя хиротония была отложена на два года. Тем не менее, сегодня, в преддверии освящения крефельдского храма, я понимаю – то, что я не смог стать священнослужителем в Дортмунде – промысел Божий. А то время испытаний, которое мне пришлось пройти до принятия иерейского сана – это пустыня. Так это время, кстати говоря, назвал сам отец Леонид. Как-то мы сидели с ним в библиотеке на Лютерштрассе, я жаловался на то, что все складывается не так, как мы договаривались и как хотелось бы. А он по-отечески наставил – «Алексей, в начале нужно пройти пустыню». Да, очень верно, эти слова я запомнил на всю жизнь и уже сам многим их передал. Израиль был в пустыни 40 лет. Слава Богу – мне пришлось скитаться только 4 года.
Тем, чему меня научил отец Леонид, я руководствуюсь и до ныне. Богу содействуюшу, его наставления, трезвый взгляд, современная оценка церковной жизни, помогли мне в открытии приходов, в устроении общинной жизни и в окормлении вверенной паствы. Каждый раз, проезжая Дортмунд по автомагистрали, я съезжаю на главное кладбище, служу панихиду на могилке усопшего наставника, прошу и его молитв к трудам на ниве Божьей.
Вечная память и вечный покой!
священник Алексий Веселов
 |